Запах антоновки

Лирический репортаж

Моя улица. И все, кто живет и жил на ней, тоже говорят: «Моя улица». Не иначе. Это и есть ее название. Не записано оно ни в каких бумагах, только в памяти людской. Как бы далеко ты ни оказался от нее, отгороженный и расстоянием, и годами, всегда помнишь ее, пыльную, пахнущую парным молоком, свежим хлебом, антоновкой, огурцами и дождем. Моя улица, обыкновенная, деревенская, моя, родная. Впрочем, она и твоя, и его... Как одинаковы они, улицы нашего детства. С подорожником на обочинах, в тополином пуху, с черемуховым настоем, иногда всего в несколько десятков метров длиной. Но сложи и вытяни их в одну - через всю страну пролягут.
Моя улица. Разной помню я ее. Пляшущей, с ночной гармонью, конским табуном, ворчащую трактором, стылой, обездоленной, с холмиками землянок, с оброненным выцветшим платком в горошек и истошным криком: «Живой, вернулся...»
Моя улица... Весенние ливни смыли с нее ворогов след, гарь. Застучала она топорами, зазвенела пилами. И вышла однажды мне навстречу заново рожденной, угостила колодезной водой из ведра на журавле, позвала за околицу, туда, где в шелковых лугах томилась под июльским солнцем маленькая речка Мошна. Тихие, загадочные плесы - прибежище головлей, быстрые светлые перекаты со всякой рыбной мелочью, закоптелые баньки по берегам - все то же. И вдруг эта строчка перед глазами: «...в районе станции Лиозно расположена вновь сформированная немецкая дивизия» - из донесения Героя Советского Союза Дмитрия Михайловича Яблочкина, разведчика десятого отдельного гвардейского батальона.
Там же, в бумагах военного архива, были упомянуты и Зубки, что рядом с Лиозно. Деревня всего-то с двумя улицами, и одна из них - моя. Улица - окоп, улица - фронт, улица - передовая. Простая деревенская улица с солдатской биографией. Улица пахарей, красных командиров и белорусских партизан, отважных летчиков и ученых, агрономов и педагогов. Скольких добрых, честных людей взрастила она, скольких вынянчит еще! Как хорошо дышится на ней, и дарит-дарит она воспоминания.
Ночное... Было ли что желаннее для любого мальчишки. Мы видели себя лихими буденовцами, гоня колхозный табун на дальние луга. А затем сидели у костра и с затаенным дыханием слушали старого конюха. Он рассказывал о пудовых сомах, о таинственной горке, где сбрасывают кожу гадюки, о всяких конских повадках. Помню, как теплыми, мягкими губами трогал мою рубашонку на спине Серко, он вроде бы извинялся за происшедшее... Лошадь косила единственным глазом, не такая уж старая, но покалеченная войной лошадь.
Испуганно и недоуменно смотрел я на нее, решительно сбросившую маленького седока. Свечой - разве ж ждал подобной прыти от едва таскавшей плуг коняги - поднялась она вдруг, казалось бы, ни с. того ни с сего. и вот я - на траве. Проскакавшая по полям войны - смерть не раз цепляла ее своей косой, лошадь единственным глазом разглядела крохотное гнездо жаворонка и птенцов в нем. И копыто не вдавило жизнь в землю. Ведь нам было так хорошо под этим серебряным звоном в небе.
Висит жаворонок над головой. но 'не слышит его солдат. Он навсегда заснул на этой земле. Холмик за околицей, ухоженный, с полевыми цветами в изголовье, где есть еще столбик со звездочкой, выжженной лупой. Ни фамилии, ни даты. Но одно знаю верно: лежит здесь солдат, грудью своей заслонивший от свинца красоту эту. Рябь пробегает
по хлебному полю - громыхнуло вдали раз - другой, черканула молния, и вот уже ветер взбил на ниве волну, она покатилась к темному бору и неслышно расплескалась там. В истоме лежали луга, по ним бродили темные тени - тучи обкладывали солнце, вот-вот должен был начаться дождь. Притихло все живое. Лишь тонко попискивала в ближних кустах птаха, видать, оказавшаяся далеко от дома.
Заспешил к старому под соломой сараю. Он уже не раз и прежде укрывал меня от непогоды. Пахло прелью, шуршали мыши, и было слышно, как в груди колотилось сердце - то ли от пробежки, то ли от предчувствия надвигающейся грозы. Припомнил, как когда-то вот здесь же мы жались за спины взрослых. Ударило, расколов все, и крик по сараю: «Бомба!» Затрещина нагнала озорника, и голос одной из вдов: «Я тебе покажу бомбу...» -враз смял вспыхнувшее было средь косцов веселье, вызванное долгожданным дождем, счастьем завершенной работы. И пошло: «Лучше Игната теперь косаря нет». «А Петруха как сонный с воза свалился...». Они не вернулись с войны, память об их ратных делах хранили далекие от Зубков поля, а тут о них говорили просто как о соседях. Кто-то любил почудачить, кто-то - поплясать, кто-то оконные наличники на зависть всем поставил...
Гроза стихла внезапно. Снова залилась светом земля. Радуга, словно коромыслом, зацепила озеро, а то взволнованно играло с первыми лучами солнца. Еще пенилась речка, но уже повсюду разливался покой.
Моя улица была умытой и пахла дождем. А с огородов и садов на нее наползали удивительные ароматы. Хотелось есть, хотелось стряхнуть с яблонь изумруд и звонко надкусить еще зеленую падалицу. Антоновка изливалась соком, искрилась капелью, чтобы осенью одарить нас несравненным своим духом.

Газета «Правда». Август 1980 год. В. Чертков

          Отсканированные версии публикаций и материалов

Информация и материалы взяты из различных источников.
Администрация сайта оставляет за собой право публиковать статьи в изложении или в сокращенном виде.