Однако право выяснения истины о подробностях гибели Якова Сталина я решил оставить дипломированным ученым-историкам, меня же заинтересовала «история» живого человека - самого Александра Мастакова, свидетеля суровой эпохи, на долю которого тоже выпала непростая судьба. Ее, пожалуй, можно назвать типичной для поколения «детей войны» - и как раз тем эта судьба интересна.
Как выяснилось, деревни Красынщина Лиозненского района Витебской области, о которой идет речь в письме моего героя, уже давно не существует на карте Беларуси: в сентябре 1943 го ее дотла сожгли отступавшие гитлеровцы, а в середине 1960 х стерло само время - это поселение посчитали «неперспективным», и последние три семьи переселили в другие деревни. Однако место, где некогда цвела его малая родина, Александр Петрович увековечил, установив там по собственной инициативе гранитный памятник с эпитафией и двадцатью пятью фамилиями односельчан, которые погибли на фронтах или были расстреляны гитлеровцами за связь с партизанами.
Состоявшаяся по моей просьбе экскурсия на «объект», как называет это печальное место бывший военный строитель Александр Мастаков, заняла у нас несколько часов. Дороги туда уже давно нет, поэтому четыре километра до его «заимки» мы шли пешком по полям и болотистым перелескам. Но время благодаря моему собеседнику - блестящему рассказчику, чья цепкая память, вопреки преклонному возрасту, хранит многие детали, имена и даты, — пролетело незаметно.
— До войны в деревне Красынщина было 43 хозяйства, — поведал Александр Петрович. — Мне шел тринадцатый год, когда в июне 1941 го моего отца, Петра Ефремовича Мастакова, как и других мужчин нашей деревни, призвали на фронт. Однако уже через несколько месяцев под Малоярославцем он попал в окружение и был пленен. По рассказам отца, его вместе с другими военнопленными немцы пригнали в Рославль и там продержали в лагере около месяца. Затем всех погрузили в полувагоны из-под угля и повезли куда-то на запад. Но отец совершил побег, выпрыгнув ночью из поезда. Кое-как он выяснил у местных, что находится где-то в районе Гомеля. Оттуда по оккупированной территории отец 18 суток скрытно добирался до дома. Вернувшись весной 1942 года, он связался с партизанами. Те оставили его в деревне в качестве связного…
Во время оккупации немцы ставили обязательное условие: все мужчины призывного возраста должны быть задействованы. Желающих записывали в полицию, а если кто-то не хотел, то в гражданскую администрацию. Отец записался на работу в лесничество - это было согласовано с партизанами. Там он и трудился в должности лесника.
В период оккупации семья наша не голодала, но и благополучной ту жизнь не назовешь. Выживать помогал крошечный паек, который выделяли папе: немного муки, сахара, мыло. Но в основном, как все крестьяне, мы питались за счет огорода - немцы дали земельные наделы, разрешили держать скотину. В деревне был назначен староста, и на собраниях поселян устанавливались различные нормы житейского характера. Налоги гитлеровцы брали натурой -зерном, сеном, молоком. Существовала и трудовая повинность: деревенскому старосте давали задание выделить столько-то людей с инструментом и лошадьми для работы на дорогах, на лесоповале, на строительстве оборонительных укреплений.
Кроме отца, в деревне затаились и другие окруженцы. Один из них даже имел высокий чин начальника штаба танкового корпуса - того самого, в котором воевал сын Сталина, Яков. Звали его Михаил Васильевич Костюкович - как Фрунзе, он нередко это подчеркивал. Сначала он «приженился» в Лиозно в семье портнихи-латышки, муж которой умер еще до войны. Но, отдавая себе отчет, что рано или поздно немцы выяснят его личность и, конечно, расстреляют, Костюкович попросил моего отца устроить его и его новую семью где-нибудь в глубинке. Отец предложил переехать в нашу деревню.
Поначалу он со всем семейством - матерью жены, сестрой и сыном - жил на квартире, а потом перебрался в колхозную канцелярию, которая пустовала. Костюкович, как и отец, стал работать в лесничестве, а позже, в апреле 1942 года, ушел к партизанам в бригаду, которой командовал Алексей Данукалов. Правда, тогда это еще был небольшой отряд.
В отряде Костюкович выполнял обязанности начальника штаба, подтверждение чему есть в мемуарной литературе, однако до конца войны он не дожил - погиб… Дальнейшей судьбы его жены я не знаю, а пасынок его Альфред Юргенсон стал старшим политруком в партизанском отряде Ольшанникова, после освобождения Белоруссии в 1944 году его назначили секретарем обкома ВЛКСМ Молодечненской области - существовала такая после войны.
Деревню нашу гитлеровцы сожгли где-то 16–17 сентября 1943 года вместе со всеми колхозными постройками. На этот счет был приказ Гитлера - при отступлении все уничтожать. В одном километре от Красынщины проходила немецкая оборонительная линия, так называемый Медвежий вал, а деревня была своеобразным укреплением, которое гитлеровцам только мешало.
Мы вместе с отцом, матерью и младшим братом Сергеем отправились на подводе в соседний поселок. Там пробыли где-то до 5–6 ноября, но перед самыми октябрьскими праздниками жителей той деревни и нас, беженцев, тоже выгнали. Немцы, видимо, чувствовали, что советские войска вытолкнут их еще дальше к Витебску. Всех вместе нас погнали на станцию Крынки, где оставили на ночевку, но отец принял решение ночью бежать, и мы вернулись обратно.
Проехали мимо нашей сгоревшей деревни дальше, в так называемый Хотимлянский лес - большой лесной массив, где на протяжении всего периода оккупации была партизанская база. В этом лесу мы дождались прихода советских частей. Остальные наши односельчане, гонимые немцами, безропотно пошли дальше на запад, а часть - где-то около трети - поддалась на немецкую пропаганду. Их погрузили в порожняк и отправили в Германию, в Дортмунд, где до самого прихода наших войск использовали в качестве бесплатной рабочей силы.
После войны Красынщина возродилась лишь частично. Приезжавшие на пепелище односельчане видели только землянки, затопленные водой, поэтому возвращались туда, где уже немного обжились: кто в Брестскую область, кто в Минскую…
Скоро пришлось оставить свой родной уголок и Александру Мастакову. Сначала он был призван на военную службу, после учился в институте, работал, служил офицером в строительных войсках.
— Можно сказать, что в армии я служил дважды, — продолжил свой рассказ Александр Петрович. — Второй раз меня, лейтенанта запаса, призвали в соответствии с постановлением Совета Министров СССР, которое вышло в 1961 году в связи с Карибским кризисом. Я служил в системе управления по строительству и расквартированию войск Министерства обороны СССР. Попал на секретный спецобъект, располагавшийся в Подольском районе Московской области.
В то время небезызвестный адмирал Чабаненко предложил правительству проект устройства таких объектов с целью укрытия на случай ядерной войны. Это было, по сути, огромное бомбоубежище с системой автономного жизнеобеспечения. Оно состояло из надземного и подземного комплексов. Надземный включал в себя две большие гостиницы и пять коттеджей. А под землей на глубине 200 метров располагалось своеобразное метро, которое, кстати, строил Метрострой. Там, помимо жилых помещений, находилась электростанция и мощная насосная станция для откачки грунтовых вод. Подобных объектов тогда было построено много по всей стране, но именно этот, самый большой, предназначался для членов ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Сметная стоимость его строительства на то время составляла 1 миллиард рублей - это невероятно большая сумма. Очень дорого обходилась и эксплуатация.
Обслуживанием этого объекта я занимался до 1964 года, до тех пор, пока его не передали в систему КГБ. Затем меня перевели в Москву, в проектный институт, тоже подведомственный управлению строительства и расквартирования войск, присвоили очередное звание старший лейтенант, предоставили квартиру в Одинцово.
После увольнения в запас в 1966 году я трудился прорабом в гражданской строительной организации, но, как правило, на военных объектах. Работа была связана с длительными командировками. Первая такая затянулась на четырнадцать месяцев. На Байконуре мы строили «Лунный старт». Мало кто теперь помнит про наше с американцами соревнование за первенство на Луне. А в те годы вокруг этой темы велось много разговоров, была разработана советская лунная программа - и на Байконуре строилось два «Лунных старта». Правда, не все гладко у нас складывалось. Помню, как при установке макета ракеты (а он весил ни много ни мало 1.000 тонн) сломался гигантский подъемный кран высотой 147 метров…
После Байконура у меня была длительная командировка в Марийскую АССР, где тоже довелось строить военный противоракетный объект. Затем в Норильск, где занимался возведением элементов инфраструктуры военного аэродрома — ангаров, резервуаров для топлива, казарм. Далее была девятимесячная командировка за Полярный круг, в снежную Амдерму. Сейчас ее называют мертвым поселком, а тогда там не только бродили белые медведи, но и била ключом жизнь… На военном аэродроме, расположенном на берегу Карского моря, базировались истребители-перехватчики, которые несли постоянное боевое дежурство. Военные летчики нередко рассказывали о том, как они, патрулируя воздушное пространство над самой макушкой земли - Северным полюсом, буквально в нескольких метрах от себя видели лица американских пилотов…
Длительные рабочие командировки отразились на семейной жизни Мастакова - отношения Александра Петровича и его супруги расстроились. Сказалось и то обстоятельство, что у них не было детей. По этой причине в 1975 году офицер расстался с женой, обменял свою квартиру в Одинцово на Витебск и возвратился на родину. Чтобы «жениться вторично», как выразился мой собеседник.
— Была у меня здесь кандидатура еще с юношеских пор. Но с ней у нас тоже не сложилось… В Витебске до 1984 года я работал в отделе капитального строительства завода «Эвистор», потом вышел на пенсию.
Наш разговор прервался, когда вдали показался силуэт памятника - гранитная плита на постаменте, сложенном из больших камней, рядом «горящая» каменная свеча. Маленький мемориальный комплекс, созданный Мастаковым, дополняли две небольшие плиты с портретами сводных братьев Александра Петровича - Владимира и Ивана, бойцов Красной Армии, которые погибли на фронте в 1944 году. Метрах в пятидесяти от памятника расположилась небольшая сторожка, маленький огородик площадью 72 квадратных метра, фруктовый сад, посаженный Александром Петровичем несколько лет назад… Больше ничего не напоминало здесь о присутствии человека.
— Хибарку свою я соорудил, чтобы присматривать за состоянием памятника, убирать здесь, — сообщил наш герой. — С председателем Лиозненского сельского Совета была достигнута договоренность о том, что я буду курировать это дело. Года два-три назад шефство над памятником поручили Великосельской базовой школе. Написали специальный акт, заверили в сельсовете - но, к сожалению, школьники сюда не приходят. Изредка появляются «туристы» - мои бывшие односельчане, чтобы взглянуть на родные места. Я же в огородный сезон с мая по октябрь нахожусь здесь пять дней в неделю, кроме выходных.
Показалось символичным, что основание памятника сложено Александром Петровичем из больших булыжников, собранных с родных ему полей. Доставлять их сюда помогали местные трактористы («за бутылочку», как выразился Мастаков). Свеча, установленная на основании, — это бывший каменный каток, которым некогда крестьяне молотили лен. Ее тоже «придумал» автор мемориала.
— Плиту с фамилиями погибших и эпитафией в 1988 году я заказал на витебском комбинате гражданского обслуживания, был прежде такой, — продолжил свой экскурс мой собеседник.
— Деньги на нее выделил областной Фонд мира - 473 рубля. Предварительно я собрал имена погибших- опросил родственников, которые переселились в другие населенные пункты. Частично получил сведения через загс, частично — через военкомат. Доставить плиту сюда распорядился директор совхоза «Адаменки», которому была передана территория нашей деревни. А факел для свечи мне вытесали на том же комбинате гражданского обслуживания за 20 рублей. Так появился этот скромный памятник…
Как выяснилось, память о родной деревне Красынщина Александр Петрович увековечил не только в камне. Истинный патриот своей земли, он написал «книгу-реквием», как называет свой труд, под названием «Деревня Красынщина и ее обитатели». Восьмидесятитрехлетний самодеятельный автор искренне надеется, что когда-нибудь она будет издана...
