ВСЕ больше лет отделяет нас от страшного июня 1941 года, все меньше с нами людей, помнящих первый день начала Великой Отечественной войны. Поэтому для нынешнего поколения должно быть ценно каждое слово очевидцев тех далеких уже событий. Корреспондент «БН» встретился с уроженцем Лиозно Николаем Дюжей.
«С тех пор совсем не ем мороженого…»
— Мне как раз стукнуло десять, — рассказывает Николай ДЮЖА. — Отец водил товарные составы, а мама была путейной рабочей. Отец часто брал меня летом с собой в поездки, и для меня не было ничего лучше, чем высунуться из окна паровоза навстречу ветру, или, например, бросать в топку куски угля.
22 июня 1941 года мы тоже встретили в дороге — гнали пустые вагоны в Полоцк. Перед этим произошло два символических случая. Отец, молодой мужчина, залезая в рубку паровоза, дважды поскользнулся и едва не упал. А перед отправкой, вечером 21-го июня, в наш дом залетел и сел прямо на стол ворон и принялся клевать приготовленный в дорогу хлеб. Сразу почуяв недоброе, мать стала упрашивать отца, чтобы он не брал меня с собой, но тот сказал, что бояться нечего, не на войну же идем, а всего до Полоцка и обратно!
До пункта назначения им не удалось доехать всего несколько километров: паровоз уткнулся в разрушенный участок дороги, рельсы которого завивались вверх, подобно диковинным цветам. Пока машинист и его сын ходили вокруг разбомбленной насыпи, вдали (а шел второй-третий час ночи 22 июня) раздались взрывы, и над Полоцком начал подниматься гигантский столб дыма. В небе гудели моторы: бомбардировщики — едва заметные вдали черные точки — ходили гуськом друг за другом, а затем один срывался вниз, ронял бомбу и вновь занимал свое место в боевом порядке.
— Что делать? Мы оставили состав и пошли пешком на ближайшую станцию, — вспоминает Николай Юзефович. — А там дети, около полусотни, ехавшие в пионерский лагерь, да еще и без присмотра! Воспитатели, местные, полоцкие, как началась бомбежка, бросили их и кинулись в город, узнавать о своих родных. А приезжие забились по углам зала ожидания и плакали. Приехала милиция, путейцы, никто ничего понять не может. Одни говорят: маневры; другие — война. Тут, помню, подлетает к станции грузовик, из него вылезает молодой шофер и говорит: «Дорога на Полоцк запружена транспортом, телегами, мост разбит. А у меня эскимо пропадает!» И начал раздавать детворе пачки мороженого. Я напихал брикеты даже в карманы, они жгли холодом сквозь одежду, а я чуть не плакал от обиды, что не успею все съесть, оно ведь растает! Как говорится, и смех и грех.
Дюжа-старший сдал поезд местным железнодорожникам и милиции и с сыном двинулся к шоссе Витебск — Лиозно. Из Полоцка на восток не шла ни одна машина — мосты через Полоту и Западную Двину были разбиты. Домой отправлялись пешком. По пути их остановил патруль милиции, только от него и узнали — началась война. Отца обыскали, проверили документы, путевые бумаги на поезд, которые он взял с собой, и отпустили.
Закончился для маленького Коли тот жаркий день, как ни странно, в фельдшерском пункте: мороженое, съеденное тайком от отца, сделало свое дело — расстроился желудок.
— Утром 23-го нас подобрал водитель, везущий на восток кур, — заканчивает свои воспоминания о первых впечатлениях начала войны рассказчик. — Доехали до Лиозно быстро, а там никто ничего толком не знал: радио молчало, только слухи ходили, один нелепее другого. Таким оно было для меня, это 22 июня: взрывы бомб и море мороженого…
Семья Дюжей эвакуировалась на Урал, а главу семьи уже в Лиозно призвали в армию. Отец приехал в Свердловск только в 1943-м. С медалью «За отвагу» и шрамом в пол-лица. Он пропадет без вести через год где-то в Румынии.
А Николай Юзефович с тех пор совсем не ест мороженого. Его вкус напоминает ему о войне. И сладости он не ощущает.
